Татьяна Тарасова: Меня никто не слышит!

Заслуженный тренер СССР Татьяна Тарасова в интервью РБК рассказала, почему не хочет возвращаться к тренерской работе, об отношении к ее отцу Анатолию Тарасову в России, общении с Этери Тутберидзе, разногласиях с Ириной Родниной и многом другом.

Карантин

— Хочется поздравить вас с днем рождения общества ЦСКА (разговор шел 29 апреля, в день рождения общества — прим. ред.). Что для вас значит этот клуб?

— Cпасибо за поздравления. Вся жизнь моего отца и нашей семьи с самого моего детства была связана с ЦСКА. Я не помню ни дня, когда отец бы там не работал и не вел бы команду за собой. Папа даже жил в ЦСКА с бабушкой — тогда это еще было не ЦСКА, а ЦДКА.

Папа оттуда в армию уходил. Я счастлива, что на арене ЦСКА удалось открыть памятник отцу, а также счастлива, что там хорошая школа фигурного катания и хоккея. Это совершенно родное для меня место. Я там выросла. И сама немножко каталась в ЦСКА. И у меня были выдающиеся спортсмены, которые были приписаны к ЦСКА и приносили клубу славу. Поэтому я поздравляю ЦСКА, что они есть, что это марка и что это золотая марка.

— Как проводите эти недели на самоизоляции?

— Нужно только терпение сидеть дома, и, как детям в детском саду, мыть руки и по возможности не дотрагиваться до лица. Время свободное есть, я это рассматриваю, как будто я на пенсии. Я так никогда не жила, и многие из нас никогда не жили. Это приблизительно жизнь человека, который находится на пенсии. Он реже выходит гулять — в основном, он дома, в магазин, к врачу и обратно.

— Вы решили остаться в Москве?

— Нет, я сижу на даче в Московской области. Мне, конечно, полегче, потому что на даче ты можешь выйти на веранду.

— Что удалось прочитать за эти пару месяцев, что вы для себя открыли в искусстве?

— У меня болит глаз и я не очень-то читаю, я смотрю много фильмов. Читаю с большим удовольствием Соломона Волкова «Большой театр. Культура и политика. Новая история». Книга написана совершенно изумительно.

— Аудиокниги не признаете?

— Признаю, но пока больше смотрю английские сериалы. Они длинные, и до карантина мне некогда было их смотреть. Теперь я ознакомилась и с этим жанром, посмотрела много фильмов. Еще я слушаю много музыки, созваниваюсь по телефону с коллегами — мы разговариваем о профессии и так далее.

Гимнастки без самоизоляции

— Перейдем к спорту. Единственный в России спортивный объект, на котором были разрешены тренировки после объявленных из-за коронавируса ограничений — это база в Новогорске (на данный момент закрыта — прим. ред.). В частности, там тренировались гимнастки. Вам не кажется, что это было не очень красиво по отношению к другим спортсменам?

— Понимаю, что вы хотите сказать. Спортсмены и тренеры, которые тренировались, в этом не виноваты. Тренировались, и слава богу. Зависть не может все время быть движущей силой.

— То есть Винер-Усманову можно похвалить за хорошо проделанную работу?

— Конечно. А я не понимаю, почему наши федерации сидят как рыба в пироге?

— Может быть, потому что у них нет такого административного ресурса?

— У всех условия одинаковые. Просто нужно понимать, как, с кем, когда надо разговаривать. Я тоже эту работу сейчас начала, выступала на телевидении по поводу того, что членов сборных команд можно по два-четыре человека запускать в тренировочные сооружения вместе с врачами.

При этом всех людей, которые работают и обслуживают, нужно проверять. В фигурном катании нам нужны заливки, свет и звук. У нас на катке никто может не шататься.

— Почему представители фигурного катания, видя пример художественной гимнастики, сами не выступили с предложением начать занятия во время карантина?

— Я в восторге от того, что художественная гимнастика занималась там. И совершенно не понимаю, почему мы не можем выйти на лед? Мне все говорят: «Это не твой вопрос». Я так не считаю. Я проработала в этом всю жизнь с 4 лет и считаю, что любой вопрос мой. Это неправильно, что мы сейчас не катаемся. Мы могли бы по 4 человека кататься, могли бы по 6, тренеры готовы работать круглосуточно.

Об отсутствии работы

— В одном из интервью вы сказали, что не тренируете, поскольку у вас нет своего катка. Это главная причина?

— Да, самая главная.

— За этот год что-то поменялось?

— Нет.

— Из руководства Министерства спорта или ОКР к вам не обращались по поводу тренерства?

— Нет, меня никто не слышит.

— А желание тренировать у вас еще есть?

— Желание есть, но сил меньше с каждым годом.

— Но вы по-прежнему летаете в США. Там вы тренируете?

— Нет. Прихожу к своим друзьям на каток. Я в США езжу тогда, когда у меня есть свободное время, 1–2 раза в год на две недели или десять дней. Я еду по собственной охоте.

Отношение к политике

— В интервью Владимиру Познеру вы говорили о матче между ЦСКА и «Спартаком», когда ваш отец увел команду с поля. Вы тогда сказали, что поступил звонок из Министерства обороны и только после него Анатолий Тарасов решил выпустить команду вновь на лед. Ваш отец мог звонившему сказать нет?

— Он не решил, он подчинился. Он был военный человек. Есть же приказ. Что вы, господь с вами. Его масштаб (Анатолия Тарасова — прим. ред.) не представлял вообще никто. Такие люди раз в сто лет родятся, а то и не родятся совсем. Как отец мог сказать нет, когда ему звонит маршал, ну что вы?

— Считаете, что родина предала вашего отца?

— Считаю, но это другой вопрос. Издевались, как хотели. В 54 года на пенсию отправили. Зависть есть до сих пор, даже в некоторых журналистских высказываниях.

— Например?

— Всегда что-то проскакивает. Примеров я таких не держу и записи по этому поводу не веду. Мой папа, царствие ему небесное, говорил: «Дочка, смотри вперед, не оглядывайся. Ошибки помни и иди вперед». Я очень борюсь за его память. В его честь назван и самолет, и пароход, а теперь папе есть и памятник.

— Вы долго боролись за это?

— Да, боролась. Спасибо министру обороны (Сергей Шойгу — прим. ред.) за то, что он дал место рядом со стадионом. Потому что городские власти не давали эту территорию.

— Есть ощущение, что вашего отца в Северной Америке вспоминают чаще, чем в России. Оно не ложное?

— Нет, не ложное. Он введен в Зал хоккейной славы в Торонто как единственный русский тренер. В России про его музей я даже не хочу говорить — я плакала двое суток после того, как его посетила. И там устроила большое безобразие, чуть ли не с дракой. Ненавижу этих людей, подонков, которые не помнят своей истории!

— С тех пор ничего не изменилось?

— Нет, я больше туда никогда не ходила. Горбатого исправит только могила.

—Так ценят ли вас и вашего отца в США больше, чем здесь, в России?

— Да, конечно! Когда-то сестра привезла папу в Бостон на лекцию, которую он проводил с канадскими профессионалами. Был полный зал огромных мужиков, человек 200 или 300.

На лекции он отвечал на вопросы и говорил о том, о чем считал нужным. Но секретов родины не продавал. Он считал свои наработки секретами родины, хотя всю тренировочную работу, весь тренировочный процесс и подготовку он придумывал сам.

Мы с Галей (сестрой — прим. ред.) плакали, видя, как он, опираясь на два костыля, подходил к столу. Тогда 40 минут стоял весь зал. Только это происходило в Америке, а не у себя дома, где его оставили без работы в 54 года.

— В интервью Познеру вы говорили, что не состоять в партии в советское время было зазорным для человека?

— Нет, это не было зазорным моментом. Просто если тебе предлагали и еще настаивали на этом, то ты с трудом мог отказаться от партии. Если ты партийный человек, то мог ехать со своими спортсменами и преподавать за рубежом. А если ты беспартийный, тебе еще дадут с собой чемодан другого человека, который будет следить за спортсменами, за тобой, и вся поездка пройдет в слежке.

— Вы вступали в партию, чтобы ездить за границу?

— Нет, за границу я бы и так ездила. Просто беспартийным не доверяли. Кроме того, у меня дома была жесткая дисциплина. Я в начале сказала, что не готова. Мне ответили: «А вы отцу позвоните скажите, что вы отказываетесь, а потом сюда придете»

Это место в партии мне дали как бы с почетом. У меня был очень хороший руководитель, Вячеслав Васильевич Хатунцев. Он был партийный человек, пять лет воевал в лесах. Я позвонила домой, сказала, что мне предлагают. А папа говорит: «А ты что звонишь? Ты что, советоваться, что ли, с нами хочешь? Если у тебя какое-то другое мнение, то ты домой не приходи. Мы с матерью партийные люди. Мы что, подонки? Мы на переднем краю». Они так себя ощущали. Поэтому это было неизбежно. Я ничего плохого в этом не вижу. Была другая страна.

Сейчас я не вступаю ни в какую партию. Я могу только вступить в партию «Наш дом — дурдом». И мы там все такие.

— Но вы же были доверенным лицом Владимира Путина перед президентскими выборами?

— А я и сейчас за него, я не меняю своих привязанностей.

— В интервью Познеру вы сказали, что вам убрали президентскую тренерскую стипендию в 30 тыс. руб.

— Ну, убрали, потом дали.

— А давно вернули?

— Сразу.

— После того интервью?

— Да-да.

— Что вас разочаровывает сейчас в нашей стране?

— Всемирная болезнь, пандемия коронавируса. Как остановить этот процесс, который возник в первый раз в истории человечества, мне кажется, никто не знает.

— По данным Росстата за прошлый год, на доходы ниже прожиточного минимума живет 18,1 млн россиян, или 12,3% населения.

— Это страшное дело, позор нашей страны. Мы без конца на что-то надеемся, на какую-то лучшую жизнь. А люди живут очень тяжело, и никакой им нет помощи. Сказали, что прибавят деньги пенсионерам и все будут ездить отдыхать, куда хотят.

Я бы на их месте узнала, сколько стоит отдых, например, поездка в Петербург. Просто посмотреть на этот великий город и пожить там. В ночлежке, что ли, должны жить наши пенсионеры, по 50 лет отработав? Это смешно, люди не знают, что такое деньги, что на них можно купить и как на них можно жить. Да, вроде заботятся, но воз и ныне там.

— На президента вы эти претензии не распространяете?

— Он деятельный человек, с ним не стыдно. Очень хорошо говорит, со временем стал таким оратором, у него есть харизма. Если он сказал, то сделал. Я беру не в размерах государства, а в размерах нашего спорта. Он свое слово держал и провел Олимпиаду.

Никогда не поверю, что кто-то из руководства страны участвовал в какой-то гадости на Олимпиаде. Я была на ней. После Игр-2014 спортсмены дальше поехали на чемпионаты мира, и все без конца проверялись.

— А скандал с мельдонием?

— Виноваты врачи, которые давали странный мельдоний, не зная через какое время когда он выводится из организма. За это Владимир Владимирович не отвечает.

Этот мельдоний как мертвому припарки. Моя мама, сердечница, пила его. К спорту высших достижений он не имеет никакого отношения. Все занимаются этим, не мы это придумали. Россия не на первом, не на втором и не на третьем месте по допингу. Американцы пусть на себя посмотрят, что они делали.

Отношения с Родниной

— У вас до сих пор сложные отношения с Ириной Родниной?

— А почему у нас? Почему вы это знаете?

— В интервью она заявила, что у вас вздорный характер: «Она может быстро загореться, но при этом так же быстро отходит. Я совсем другой человек: если закрылась, то навсегда. Я бы не назвала то, что между нами было, ссорами. Потом мы это поняли. Я просто просила отпустить ее работать со мной Лену Черкасскую. Татьяна Анатольевна была против».

— Слышала, да. Это бред сумасшедшего. Лену Черкасскую я вообще на тот свет проводила. Я первая увидела, что она больна. Я с Леной вообще не ругалась, она мне была совершенно не нужна как хореограф. Она с Родниной вместе работала, не видела ничего вокруг. У Черкасской был рак 4-й степени, она не могла даже воду пить, а Роднина ее отправила на соревнования в Австралию.

Я сказала: «Лена, ты что? Ты чем-то больна очень серьезно. Очень тебя прошу, приезжай в Америку и на следующий день делай КТ, ты на грани». Она говорит: «У меня нет страховки». Я говорю: «Это неважно. Ты работаешь, у тебя есть деньги. Поэтому иди и делай». Она мне позвонила через день и сказала: «Тань, у меня последняя стадия рака, и мне дали самое большое месяц на то, чтобы я улетела в Москву».

— Вы не хотели, чтобы она работала, из-за болезни?

— Нет. Наша работа закончилась, когда перестала кататься Роднина. Я работала с другим хореографом. Никогда в жизни Лену не обзывала! У нас отношения с Леной до Иры строились. Я знала Лену с первых шагов, как она танцевала, потому что очень интересовалась Большим театром, знала весь ее репертуар. А потом уже Ира попросила ее работать вместе. Я была очень рада, что Родниной дали группу. У меня вообще нет такого качества, как зависть. Я очень давно с ней не общалась. Я даже не знаю, из-за чего она так сердится, мне все равно.

— Вы следите за тем, как Роднина работает в Госдуме?

— Да что она там работает? Еще я буду за ней следить, зачем она мне нужна. Какие-то скандалы, которые пишут. Она вообще вздорная, Ира. Я так много, и тяжело, и радостно с ней работала, что мне общения с ней хватило на всю оставшуюся жизнь. Поэтому я совершенно свободна, это не моя подруга, не тот человек, с которым я могу разделить свою радость или горе.

Ее маму Юлию Яковлевну, которая жала ей соки руками с давлением 300, провожала на тот свет моя мама, а не Роднина. Ира из Америки не приехала. Есть какие-то вещи, которые остаются у тебя, потому что человек не меняется. Поэтому и всегда стеснялась, что она еврейка, и никогда об этом не говорила.

Реформы фигурного катания

— В последний год в мире фигурного катания идет очень много разговоров о возможных возрастных ограничениях на допуск фигуристок на взрослые соревнования. Стоит ли вводить такие ограничения?

— Может быть, минимальные, с 17–18 лет. В этом году у Международного союза конькобежцев срывались конгрессы, потому что все болеют. Потом посмотрим, будут эти изменения или нет.

Сегодня у нас есть девочки — Елизавета Туктамышева, Евгения Медведева и Алина Загитова (все старше 17 лет — прим. ред.), они могли бы продолжать. Они в хорошей форме, у них женское катание, но они не могут соревноваться с более юными Александрой Трусовой и Анной Щербаковой.

Туктамышева молодец, она прыгает четверной, но пока не на соревнованиях. Это большой шаг. Они могли бы приносить родине большую пользу. Я за то, чтобы Медведева, Загитова и Туктамышева катались. Мы все равно будем выигрывать, потому что у нас есть некоторые плюсы и отрыв перед западниками.

— Что вы думаете о высказываниях в соцсетях по поводу фигуристок?

—Они пишут Жене такие гадости. Я почитала, что она в Японии, что она уехала и не хочет быть на родине. Пишут, что она предает родину и там катается, сволочь, в Японии, и там пересиживает коронавирус. Да какое их дело, твари проклятые! Это просто такой низкий уровень посвящения себя этим девочкам, любви к фигурному катанию. Оскорбляют ее по-всякому!

Что она им сделала, что кто-то другой им сделал? Вместо радости, которую надо испытывать, что хоть кто-то из наших имеет возможность покататься и поддерживать свою форму, такие оскорбления. Это касается не всех болельщиков, но среди них есть злые и несправедливые люди.

— Вы поймете Щербакову, Трусову, Загитову, Медведеву, если они перед олимпийскими играми решат поменять спортивное гражданство, чтобы выступить на Олимпийских играх?

— Это непростой вопрос. Не думаю, что кто-то из лидеров уйдет, если только пятые-шестые номера сборной.

— Вы поймете Медведеву, если она решит выступить за Канаду на Олимпиаде?

— Пойму любую из них. Медведева, наверное, уже давно могла бы подать прошение о смене спортивного гражданства.

— Они же все равно от этого меньше русскими не становятся, верно?

— Нет, конечно. Очень много танцовщиков, голосов, которые поют в Метрополитан, они остаются русскими, и только они продвигают наше искусство, включая Светлану Захарову, которая имеет большой контракт с Ла Скала. Та же Диана Вишнева, которая протанцевала 16 лет на сцене в Нью-Йорке. Все они русские.

Я помню, когда приехал туда дирижер Валерий Гергиев и весь Нью-Йорк был наш — это тоже очень приятно. Пела Анна Нетребко в Метрополитан, напротив в Карнеги Холле играл оркестр, на другой сцене танцевала Вишнева. Это было колоссально. То, что может сделать культура, никто не может сделать, даже министр иностранных дел (Сергей Лавров — прим. ред.), с которым, слава богу, нам все-таки повезло — умнейший дядька, человек.

Отношения с Тутберидзе

— В последние месяцы нам показалось, что у вас какие-то сложные отношения с Этери Тутберидзе после решения Загитовой приостановить карьеру. Вы сказали, что Загитова не вернется на свой уровень.

— У меня есть свое мнение, и я его высказываю. И отношений у меня сложных нет, если только есть разногласия какие-то. Хотя она работает так сенсационно, что я, например, это признаю. И никогда не вмешиваюсь, не говорю о ее методах тренировки плохо. Она уникум.

— Потому что все определяет результат?

— Да, потому что у нее целая скамейка, она нашла этот ключик.

— Вы остаетесь при своем мнении, что Загитова не вернется на прежний уровень?

— В олимпийскую команду не вернется. Она не прыгает 3,5 и 4 оборота, а это сразу 20 баллов. Девочки со второй оценкой тоже стараются. Так не может все время меняться, то в техническую сторону удариться, то в артистическую сторону удариться. Есть какая-то середина. Она блестяще работает, у меня никаких вопросов не возникает.

Просто они неправильно поняли мои слова. Я сказала, что мне мало трех программ для олимпийской чемпионки, за которой я хочу наблюдать многие годы.Чем больше смотришь, тем лучше понимаешь, как человек переживает, как он восстанавливается, делается из маленького большим, как прибавляется вес, как уходят прыжки, как это все работает и как это преодолевается. На нее смотреть одно удовольствие. Будем смотреть. Я не гадалка, но я остаюсь при своем мнении. И это мнение совершенно не плохое, потому что она нашла себя в другом деле. Она прекрасна в шоу-бизнесе, она прекрасна вообще…

— Показательные выступления?

— Показательные выступления, наряды, косметика — все это занимает колоссальное время, — это съемки, примерки, время, которого при настоящей работе не остается совсем. Только на сон.

— Вы с Этери Георгиевной общаетесь?

— Да, общаемся: «Здрасьте, до свидания». Но вообще можем поговорить. Я всегда ее поздравляю и даже можем поцеловаться. Я очень ее уважаю. Видно, что она помешанный человек на фигурке.

— Вы полгода назад заявили, что нынешние зарплаты тренеров в фигурном катании абсолютно ничтожные по сравнению с футбольными и хоккейными?

— Это несравнимо. По сравнению с футболом и хоккеем мы нищие.

— На ваш взгляд, сколько детский тренер в фигурном катании должен минимум зарабатывать?

— Знаете, хорошему предела нет. И хорошему тренеру.

— Я слышал, что детские тренеры получают 50–60 тыс. руб. Это правда?

— Нет, в ЦСКА они получают вообще 20 тыс. руб. Кроме этого оклада им больше ничего не платят.

— И, завершая наш разговор, пять блиц-вопросов. Где бы вы хотели оказаться сейчас?

— Я хотела бы оказаться сегодня (29 апреля — прим. ред.), в день смерти моего мужа Владимира Всеволодовича Крайнего, на кладбище, но я не имею этой возможности, потому что оно закрыто.

— Самый недооцененный фигурист, фигуристка в истории?

— Сразу на ум не приходит. Я не помню, чтобы взяли и какой-то талант прямо зарубили. Такого нет.

— На что бы вы сейчас потратили миллион долларов?

— Каток построила бы, но, наверное, он стоит дороже миллиона долларов. При этом мне не нужны трибуны. Мне нужна площадка, раздевалки, медицинский угол, медицинская комната.

— С кем бы вы сейчас хотели поговорить?

— Я бы хотела поговорить со своим папой.

— А что бы у него спросили?

— Я бы нашла, что у него спросить.